ГОГОЛЬ Николай Васильевич (1809 — 1852)


В «Вечерах» обращает на себя внимание их густая «населенность». В них представлены целые толпы персонажей. И это было своего рода демократической установкой писателя на изображение прежде всего людей «толпы», а не избранных романтических героев-одиночек. И хотя все эти неугомонные, жизнерадостные парубки и дивчины, веселящиеся и печалящиеся, молодые и умудренные опытом жизни казаки и казачки изображены романтически приподнято, они не производят впечатления обычных романтических героев с их идеалами «не от мира сего». При всех «чудесах», порою с ними происходящих (а порой являющихся плодом их озорства, как, например, в «Сорочинской ярмарке»), они остаются земными людьми, жизненно достоверными в своих желаниях и стремлениях, поступках и поведении. Это в значительной мере объясняется тем, что романтизм гоголевских «Вечеров» вырастал не из книжно-романтической, скорее из фольклорной почвы. В своих повестях писатель широко использовал народные поверья, легенды, суеверия, в которых чудесное, сказочное и фантастическое теснейшим образом переплетается с повседневным, обыденно-бытовым и реальным. Все это и придавало особую жизненную убедительность изображению Гоголем не только реальных явлений народной жизни, но и всякого рода «нечистой силы» (колдунов, ведьм, чертей), как образно-символического воплощения темных сторон жизни («бесовской» власти золота, недоступно-кичливой знати и пр.).

«Вечера» представляют собою в высшей степени своеобразное переплетение противоположных начал: литературного и фольклорного, повседневно-бытового и сказочного, реального и фантастического, реалистического и романтического. В качестве наглядной иллюстрации всему гному может послужить чтение начальных трех-четырех абзацев одной из этих повестей, скажем, «Ночи перед Рождеством». Здесь и великолепный зимний пейзаж, реалистически точно и живописно выписанный, и вместе с тем какое-то буднично-доверительное описание как естественных, так и сверхъестественных явлений, одинаково признаваемых за повседневную реальность: «Тут через трубу одной хаты клубами повалился дым и пошел тучею по небу, и вместе с дымом поднялась ведьма верхом ни метле» (I, 96). Далее на небе появляется никто иной, а, как говорится в повести, «просто черт», который крадет ночное светило, обнаруживая при этом земные и даже мужицкие ухватки: «Подбежавши, вдруг схватил он обеими руками месяц, кривляясь и дуя, перекидывая его из одной руки в другую, как мужик, доставший руками огонь для своей люльки; наконец поспешно спрятал в карман и, как будто ни в чем не бывал, побежал далее». А вслед за этим следует пассаж, который не утверждает, но и не опровергает реальность рассказанного: «В Диканьке никто не слышал, кик чорт украл месяц. Правда, волостной писарь, выходя на четвереньках и:1 шинка, видел, что месяц, ни с сего ни с того, танцовал на небе, и уверил с божбою в том все село; но миряне качали головами и даже подымали его на смех» (I, 98).