Василий Суриков (1848-1916)

Василий Иванович Суриков был уроженцем города Красноярска и потомком тех донских казаков, которые появились на Енисее в 16 веке вместе с Ермаком Тимофеевичем, отважным покорителем Сибири. «Красноярцы — сердцем яры»,— говорил художник, имея в виду и своих предков, поселившихся в Качинском остроге-крепости, из которого вырос город Красноярск. Воспитывался Василий Суриков истинно по-казацки: лихо скакал верхом на лошади, ходил на охоту с ружьем, встревал в кулачные «ледовые побоища» на Енисее, участвовал в отважных казацких играх, выходя победителем при взятии «снежного городка».

В семье Суриковых и Торгошиных (родственников со стороны матери художника) неукоснительно придерживались традиций кондовой старины. Жили по «домострою», младшие беспрекословно подчинялись старшим. Почитали изделия народных умельцев: резные наличники, расписные сани и дуги, по праздникам из сундуков извлекались старинные сарафаны и мундиры. Это, безусловно, способствовало тому, чтобы пробудить у Сурикова особую любовь ко всему русскому, в частности, к народному творчеству.

Отец умер, когда Василию исполнилось одиннадцать лет. Семья из нити человек жила бедно, получая пенсию за умершего кормильца три рубля в месяц. Мальчику пришлось бросить школу и устроиться переписчиком бумаг в канцелярию губернского правления, помогая матери своим скудным заработком и не прекращая занятий живописью и рисованием. Художественное дарование Сурикова первым оценил учитель рисования Красноярского уездного училища Н. В. Гребнев, в прошлом воспитанник Московского Училища живописи, ваяния и зодчества. Он устроил Сурикова давать уроки рисования дочери красноярского губернатора П. Н. Замятнина, который обратил внимание, что среди бумаг, приносимых ему на подпись, попадаются листы с рисунками, искусно выполненными канцеляристом Суриковым. Сибирский золотопромышленник П. И. Кузнецов по просьбе Замятнина дал деньги на дорогу и Петербург, где советовал Сурикову учиться Гребнев, и двадцатилетним юноша, подобно Михаилу Ломоносову, зимой отправился в Петербург. От Красноярска до Нижнего Новгорода (ныне г. Горький) ехали около двух месяцев на лошадях, а от Нижнего — по железной дороге с остановкой в Москве. Кремль, Красная площадь и другие достопримечательности древней столицы России поразили воображение молодого сибиряка.

19 февраля 1869 года Суриков прибыл в Петербург, имея при себе папку с рисунками и рекомендательное письмо губернатора Замятнина. Но поступить в Академию не удалось: повторилась та же история, что и с Ильей Репиным,— привезенные Суриковым рисунки в Академии забраковали. «Да за такие рисунки нам даже мимо Академии художеств надо запретить ходить»,— заявил академический инспектор.

Художественное дарование, волевой характер, трудолюбие помогли Сурикову за три месяца окончить рисовальную школу Общества поощрения художеств, срок обучения в которой был трехгодичным. 28 августа Сурикова зачислили в Академию. Начались годы упорного и настойчивого освоения ремесла художника. В академических классах Суриков занимался очень прилежно. Больше всего он любил уроки П. П. Чистякова, который в свою очередь отмечал талантливость своего ученика и был до крайности возмущен, когда Сурикову не присвоили большую золотую медаль за конкурсную картину (по традиции на библейскую тему: «Апостол Павел объясняет догматы христианства иудейскому царю Ироду, сестре его Беренике и римскому проконсулу Фесту»). Но этому поводу Чистяков пишет Поленову: «У нас допотопные болванотропы провалили самого лучшего ученика во всей Академии, Сурикова, за то, что мозоли не успел написать в картине. Не могу говорить, родной мой, об этих людях: голова сейчас заболит и чувствуется запах падали кругом». Чистяков же помог выхлопотать (через вице-президента) у царя 800 рублей золотом на поездку Сурикова за границу, но он предпочел взяться за роспись храма Христа Спасителя в Москве, лишь бы избежать «благодеяний» царского двора. К тому же выгодный заказ на роспись позволял освободиться Сурикову еще от одной зависимости, о чем он сообщает в письме к матери от 8 апреля 1876 года:«Я, мама, уже теперь с января месяца ве стал получать от П. И. Кузнецова содержания. Я сам хочу теперь самостоятельно работать. Я уже выучился хорошо рисовать. В ноябре (1875 г.) я получил диплом на звание классного художника 1-й степени п вместе с тем чин коллежского секретаря. Конечное дело, что чин мне не особенно нужен, но все-таки же я начальство, в спину могу даватъ! Вот ты и возьми меня! Вот оно куда пошло!»

В 1877 году Суриков обосновался в Москве. Теперь он получил возможность вплотную изучать пленившие его памятники московской старины. Он мог углубиться в книги по истории России. К памятникам прошлого он относился как к «живым свидетелям» ушедших веков. «Стены я допрашивал»,— говорил Суриков, приступая к исполнению картины «Утро стрелецкой казни» на сюжет из истории России конца 17 века, когда Петр I жестоко подавил стрелецкий бунт, направленный против его реформ. «Утро стрелецкой казни» произвело огромное впечатление на всех, кто видел IX выставку передвижников, где эта картина показывалась впервые. Суриков был принят в Товарищество передвижных художественных выставок и в том же 1881 году начал готовиться к новой работе, намереваясь писать картину «Боярыня Морозова». Но более ясным по замыслу оказался «Ментиков в Березове».

Трагическое завершение карьеры Меншикова воспринималось Суриковым не только как личная драма ближайшего сподвижника Петра I, но и как трагическое начало унизительного периода в истории России, которой стали управлять чужеземцы.

В отличие от других исторических произведений Сурикова, где выступает народная масса, в этом «живут» всего четыре человека: бывший светлейший князь и губернатор Петербурга Александр Васильевич Меншиков, сосланный в городок Березов, и совсем не причастные к дворцовым интригам сын и дочери, разделившие участь отца (их мать скончалась по дороге в ссылку). Уныло влачит свои дни недавний всесильный вельможа в промерзшей избе, им же построенной, вспоминая, как он бойким Алексашкой торговал пирогами с зайчатиной, как был смекалистым солдатом «потешного» полка, затем «полудержавным властелином» и правой рукой императора-преобразователя. Он сидит неподвижно, сжав в кулак властную руку. У ног Меншикова примостилась безнадежно больная старшая дочь Мария (она умерла через полгода после прибытия в Березов). Марию Суриков писал с жены, не подозревая, что она вскоре безвременно уйдет из жизни. Александра, младшая дочь Меншикова, одетая и боярскую душегрейку, сидит за столом и читает книгу. Подходящую для нее «натуру» художник встретил на улице в лице прелестной блондинки — ученицы консерватории, и еле-еле уладил конфликт с ее разъяренным отцом, который вначале отчитал «преследователя», а потом позволил делать этюды с дочери. Четырнадцатилетний Александр, сын Меншикова, написан с москвича Шмарова. Главный герой картины на писан с учителя математики Невенгловского, который долго упорствовал, не желая позировать. «В первый раз и не пустил меня совсем,— рассказывал Суриков. — А во второй раз пустил. Позволил рисовать. На антре-солях у него писал. В халате, перстень у него на руке, небритый совсем Меншиков».

В свое время картина «Меншиков в Березове» была встречена прохладно. Наряду с положительными оценками высказывались критические замечания и раздавались недоумевающие вопросы. Даже Крамской не понял всей глубины исторического содержания и живописных достоинств этого замечательного произведения. Суриков не вступал в споры с критикующими, а от похвал застенчиво отмахивался.

На очереди была «Боярыня Морозова» — первый эскиз этой картины был готов уже в 1881 году. К нему теперь добавились эскизы, сделанные во время путешествия Сурикова в Италию и Францию, где он в течение года изучал шедевры мирового искусства. Вернувшись из-за границы, художник принимается за книги, читает неистовые речи протопопа Аввакума, просматривает материалы по религиозной реформе патриарха Никона и расколу. Почти три года ушло на создание самой картины.

8 апреля 1888 года скончалась жена художника. Под влиянием душевного потрясения он уничтожает рисунки и этюды, вечерами в одиночестве читает Библию. Целых два года он не занимается творческой работой. Чтобы как-то заглушить горе, Суриков по совету своего младшего брата, Александра, едет с детьми в Красноярск. Родные и друзья-сибиряки сделали все, чтобы помочь ему забыть свое горе. Его брат организует традиционную народную игру — взятие снежного городка; в юности Суриков сам не раз выходил победителем в этой зимней забаве сибирского казачества. Под впечатлением вновь увиденного удалого состязания в мужестве и ловкости он пишет картину «Взятие снежного городка» (1891), такую же чистую, ясную, звонкую, как искрящийся на солнце снег, такую же жизнерадостную, как веселая азартная игра здоровых, неунывающих людей. «Снежный городок» принес Сурикову, как он сам говорил, исцеление. Летом 1891 года он отправляется в Туруханский край, где пишет этюды с эвенков и остяков для давно задуманной картины «Покорение Сибири Ермаком». Лето следующего года он снова проводит в Сибири. В Тобольске рисует одежду и утварь в этнографическом музее, пишет виды Иртыша и этюды характерных типов татар; за тем путешествует по Минусинскому краю, пройдя по таежным местам более чем три тысячи верст, чтобы «учуять следы покорителя Сибири». Вспоминая потом свои поездки по родному краю, Суриков говорит, обращаясь к художнику Минченкову: «То, что вы называете у себя лесом,— так это зубные щетки, не больше, а вот как поедешь, бывало, в Сибири по дороге среди леса, так это действительно настоящая лесная симфония. Только над вами светлое небо, а с боков зеленая тьма!»

В 1893 году Суриков совершает поездку на Дон, в станицу Раздорскую, откуда, по преданию, был родом Ермак, рисует казаков Макара Старкова, Кузьму Запорожцева, Дмитрия Сокола и других. В следующем году еще раз едет в Сибирь для сбора материала о войске Кучума. У Сурикова было необычайно развито чутье художника, улавливающего события и тип людей давних эпох. «А я ведь летописи не читал,— говорил он.— Она (картина «Покорение Сибири Ермаком») сама мне так представилась: две стихии встречаются. А когда я, потом уж, Кунгурскую летопись начал читать, вижу — совсем, как у меня. Совсем похоже. Кучум ведь на горе стоял. Там у меня скачущие».

«Я не понимаю действий отдельных исторических лиц без народа, без толпы — мне нужно вытащить их на улицу»,— говорил Суриков. В сердце художника всегда жила вера в русский народ, в его неисчерпаемые силы. В истории России он искал и находил людей с исполинской волей и могучей страстью. Стрельцы, боярыня Морозова, Меншиков, Ермак, Суворов и его чудо-богатыри воплощают именно эти качества и черты истинно русского характера. «Утро стрелецкой казни», «Боярыня Морозова», «Покорение Сибири Ермаком», «Переход Суворова через Альпы» — во всех этих картинах главенствующее положение занимает народ с его сочувственной или критической реакцией на деяния исторических личностей.

Создавая исторические картины, Суриков правдиво выражал национальный дух и стиль ушедшего времени.

Было бы ошибочным считать, что художника интересовало только прошлое русского народа, что он равнодушен к современности. В далеком прошлом Суриков искал ответы на интересующие его вопросы современной жизни русского общества, в историческом развитии которого решающая роль всегда принадлежала народным массам, пусть еще до поры до времени недостаточно организованным для сокрушения старорежимных отживающих порядков.

Было бы также ошибкой считать, что Суриков выступал только как исторический живописец. В истории отечественного искусства он оставил заметный след и портретами и чудесными акварельными пейзажами. В портретном жанре, как и в картинах, Сурикова более всего привлекали ярко выраженные типы русских людей. Он никогда не писал заказных портретов (в отличие от Крамского, Перова и Репина). Суриков изображал родных или близких знакомых, ничем не знаменитых; их имена известны только благодаря превосходным портретам, созданным художником (портреты Т. К. Доможиловой, А. Д. Езерского, А. И. Емельяновой, Н. Ф. Матвеевой, С. А. Кропоткиной). По художественным достоинствам этим работам ничуть не уступают суриковские автопортреты (особенно 1913 г., находящийся в Третьяковской галерее).

В 1907 году Суриков переходит из Товарищества передвижных выставок в молодое объединение преимущественно московских живописцев — Союз русских художников. (Союз критически относился к передвижникам, творчество которых уже измельчало, близилось к закату, и расходился во взглядах с «Миром искусства», объединившим в своих рядах художников, ярких по дарованию, но склонных держаться обособленной «петербургской» группой, подальше от беспокойных живописных поисков москвичей, от сложностей жизни начала века.) На выставках Союза русских художников Суриков участвовал главным образом портретами и пейзажами.

«Помню, особой тоской сжалось мое сердце,— пишет художник В. Н. Яковлев,— когда на очередной выставке «Союза» увидал я его «Благовещенье». Все в этой картине было фальшиво, бледно, ненужно. Мучительно было видеть эту агонию гения. Иногда этот мрачный закат прорезали, как вспышки молнии, редкие удачи. Таков портрет Езерского. Но их становилось все меньше и меньше».

Василий Иванович Суриков умер 6 марта 1916 года в Москве, где жил и творил почти сорок лет. За его гробом шли художники, артисты, студенты, служащие, рабочие, солдаты... Прохожие, узнав, кого провожают в последний путь, вливались в эту скорбную толпу. И всю дорогу от памятника Пушкина до Ваганьковского кладбища студенты пели «Вечную память»...